#дети
Татьяна Толстая. Студень Собственно, я его всегда боялась, с детства. Его готовят ведь не просто так, не когда попало, а все больше на новый год, в сердцевине зимы, в самые...
Читать полностьюТатьяна Толстая. Студень
Собственно, я его всегда боялась, с детства.
Его готовят ведь не просто так, не когда попало, а все больше на новый год, в сердцевине зимы, в самые короткие и жестокие дни декабря. Рано темнеет, вокруг уличных лампочек - игольчатые нимбы: сырой мороз. Дышать приходится через варежку. От холода ломит лоб и немеют щеки.
И вот пожалуйста: надо делать студень или холодец, - от одного только названия падает душевная температура, и никакие пуховые платки, серые, оренбургские, тут не спасут. Это такая религия, - варка студня. Это ежегодное жертвоприношение, только неясно кому, неясно, для чего. И что будет, если его не сварить, тоже неясно.
Но вот почему-то надо.
Надо идти по морозу на рынок, всегда полутемный, всегда нетеплый. Мимо тазов с квашеньем, мимо пахнущих девичьей невинностью сливок и сметаны, мимо артиллерийского склада картошек, редек, капуст, мимо фруктовых холмов, мимо сигнальных огоньков мандаринов - в дальний угол. Там колоды, там кровь и топоры. «К топору зовите Русь». Вот к этому, впившемуся лезвием в деревянную чурку. Русь пришла, Русь выбирает кусок мяса.
«Игорек, даме ноги наруби». Игорек замахивается: хрясь. Раскалывает белые коровьи колени, нарубает голяшки; некоторые покупают куски морды: губы, ноздри, а кто любит свиной бульон - тому свиные ножки с детскими копытцами; взять такую в руки, коснуться ее желтоватой кожи страшно: а вдруг она в ответ пожмет тебе пальцы?
Они не вполне мертвые, вот в чем дело-то; смерти же нет; они разрубленные, покалеченные, они уже никуда не дойдут, даже не доползут, они убитые, но они не мертвые. Они знают, что ты за ними пришла.
Теперь купить сухое и чистое: лук, чеснок, коренья. И домой по морозу, хруп-хруп. Стылый подъезд. Лампочку опять кто-то вывинтил. Нашариваешь кнопку лифта, загорается его красный глаз. В лифтовой клети сначала показываются, тускло, кишки лифта, потом сама кабинка. Наши старые питерские лифты едут медленно, отщелкивают этажи, испытывают наше терпение. Сумка с раздробленными ногами оттягивает руку и кажется, что они в последний момент все-таки не захотят в лифт, задергаются, вырвутся, бросятся прочь, отстукивая дробь по метлахской плитке: тыгыдык, тыгыдык, тыгыдык. Может быть, это и лучше? Нет. Поздно.
Дома их помыть и в кастрюлю, на большой огонь. Вот закипело, забурлило, вот поверхность покрылась серыми грязевыми волнами: все плохое, все тяжелое, страшное, все, что страдало, металось и рвалось, хрюкало, мычало, не понимало, сопротивлялось, хрипело – все вышло грязью, вся боль, вся смерть вышла, свернулась пакостным легким войлоком. Конец, успокоение, прощение.
Теперь вылить всю эту смертную воду, как следует промыть успокоенные куски в проточной воде и вернуть их в чистую кастрюлю с новой чистой водой, - теперь это просто мясо, обычная еда, все страшное ушло. Спокойный синий цветок газа, маленькое тепло. Пусть тихо варится, это затея на пять-шесть часов.
Пока оно варится, не спеша приготовим коренья и лук, мы их забросим в кастрюлю в два приема. За два часа до конца варки – первую закладку, и за час до конца – вторую. И хорошо посолим. Вот и все труды. К концу варки завершится полное преображение плоти: в кастрюле будет золотое озеро, душистое мясо, и на этой стадии ничто, ничто не напоминает нам об Игорьке.
Дети пришли, смотрят и не боятся. Теперь этот суп им можно показывать, и они ни о чем таком не спросят. Процедим, разберем мясо на волокна, нарежем острым ножом, как в старину. Как при царе, как при другом царе, как при третьем царе, как до изобретения мясорубок, как при Василии Темном, как при Иване Калите, как при половцах, как при Рюрике и никогда не существовавших Синеусе и Труворе.
Расставить миски и тарелки и в каждую продавить чесночину. В каждую положить нарубленное мясо. В каждую половником влить золотой, тяжело-густой от желатина бульон. Вот и все. Дело наше сделано, остальное сделает холод. Осторожно вынести тарелки и миски на балкон, прикрыть могилы крышками, затянуть пленками и ждать.
Постоять заодно уж на балконе, укутавшись платком. Курить, смотреть на зимние звезды, не узнавать ни одной. Думать о завтрашних гостях, о том, что скатерть не забыть отгладить, хрен заправить сметаной, вино нагреть, водку заморозить, масло натереть на терке, квашеную капусту переложить, хлеб нарезать. Голову вымыть, переодеться, накраситься, тон, тушь, помада.
А если хочется бессмысленно плакать – поплакать сейчас, пока никто не видит, бурно, ни о чем, нипочему, давясь слезами, утираясь рукавом, туша окурок о балконные перила, обжигая пальцы и попадая не туда. Потому что как попасть туда и где это туда - неизвестно.
Декабрь 2012 года
Ф. Снейдерс. Кухарка и продукты
Не живите ради детей Умоляю вас, не живите ради детей. Им не только это не нужно, им это вредно. Сколько поломанных судеб, разбитых сердец, обид и недопонимания. Я вижу женщин,...
Читать полностьюНе живите ради детей
Умоляю вас, не живите ради детей. Им не только это не нужно, им это вредно. Сколько поломанных судеб, разбитых сердец, обид и недопонимания. Я вижу женщин, которые отказываются от всего в жизни ради детей. А потом я вижу тех детей, ради которых от всего отказывались. Зрелище это грустное.
Мама вырастила Ваню одна. Она так и не вышла замуж, вкладывала все в сына, купила ему квартиру, оплатила университет. Он стал замечательным мужчиной, успешным. Вот только ему уже пятьдесят. Он никогда не был женат, у него нет детей. Всю жизнь пытался вернуть маме неоплатный долг. Не получилось.
Отец Ксюши работал днем и ночью ради детей. У него были большие планы — особенно на дочку. Она была способной. И он мечтал, что она станет врачом. Накопил ей на университет. А она отказалась. Она захотела жить своей жизнью. По-другому. Хотела стать художницей. Тогда папа попытался ее образумить — и выставил ей счет. Посчитал туда всё: сколько стоило её обучение в школе, кружки, одежда, еда. И потребовал эти деньги вернуть. Надо ли говорить, что Ксюша больше своего отца не видела? Прошло уже более тридцати лет с того дня.
Мама ради Иры отказалась от личной жизни. После развода не ходила на свидания, боялась травмировать дочь. Дочь выросла и не может оставить маму. Не может ходить на свидания. Не может даже допустить мысль о том, чтобы оставить маму и заняться своей жизнью. Ире уже сорок. Ни разу не была замужем. Детей нет.
Родители Игоря и Жени были очень и очень хорошими. Они делали всё для детей, всё, что могли, и даже то, чего не могли. Семья всегда казалась дружной, семейные праздники, отпуск. Только во всём этом родительстве они потеряли супружество. Их больше ничего не связывало. Они прожили вместе тридцать лет, как папа и мама. А потом, когда дети ушли, просто развелись. Женя до сих пор не может прийти в себя от этого величайшего обмана. Ей уже тридцать семь, но замуж она не хочет. Боится повторения такой же грустной истории. Ведь мама после развода очень быстро угасла.
Гоша — поздний ребенок. Над ним всегда тряслись, его опекали, о неём заботились, даже слишком. Сказать по правде, его мама просто отчаялась ждать принца и решила родить ребёнка для себя. А потом она решила, что через Георгия сбудутся все её мечты. Она всячески пыталась сделать его вундеркиндом. Он занимался несколькими языками, ходил во множество кружков, играл на арфе. Мама гордилась им и гостям всегда просила сыграть что-нибудь. Арфа — это же очень экзотично. Гоше уже за сорок. Он в разводе. Его детей воспитывает другой мужчина. И Гоша не против. Он до сих пор не знает, чего хочет он сам. Он не стал вундеркиндом. Он не выдержал и сломался. Сейчас он просто пьёт. До работы, вместо работы и после неё. Мама этого уже не видит.
Мало ли таких историй и много ли среди них веселых и радостных? Когда ребёнок становится смыслом жизни, это слишком тяжело для него. Его словно засовывают в комнату, в которой однажды кончится воздух. Сначала так жить можно, но постепенно ты начинаешь задыхаться. Задыхаться в такой любви и заботе.
И мало того, что ты двадцать лет — или кто сколько — живёшь в душной жизненной пустыне, чаще всего ты остаёшься ещё и должен. Тебе приносят счёт, хотя казалось, что ты просто пришёл в гости. И с радостью помог бы хозяевам — сам, по своей инициативе. Но когда тебе на блюдечке приносят счёт за эти самые двадцать лет, когда каждый вдох обжигал всё внутри.
Дальше есть варианты. Ребенок может оплачивать эти счета вечно. Как Ира или Ваня — из историй в начале статьи. Или устроить протест — начать пить, разорвать все связи — как Гоша и Ксюша... Редко кто способен понять и принять такое отношение родителей. Принять и понять и при том не жертвовать своей собственной жизнью, своими интересами.
Поэтому я умоляю вас, не живите ради детей. Найдите себе другой смысл жизни, найдите другой смысл в материнстве и отцовстве. Чтобы маленькие мальчики и девочки, приходящие на эту планету, не становились заложниками и жертвами вашей «благотворительности» и опеки.
Любите своего мужа. Дети вырастут, а он останется с вами. Вы можете подать детям пример отношений, чтобы им хотелось семьи, детей. А можете отбить всё желание, если будете помешаны на детских проблемах, игнорируя потребности мужа.
Любите себя. Не забывайте о себе в гонке за детским счастьем. Не отказывайтесь от платья ради нового робота. Не меняйте своего косметолога на репетитора. Если вы сами о себе не позаботитесь, то что вы сможете дать другим? Какой пример? Какую любовь? Откуда?
Ищите смысл жизни дальше материального пласта. Эта жизнь однажды закончится, даже если сейчас не хочется об этом думать. Духовная практика, религия, молитвы... Вы можете черпать силы там, вместо того чтобы тянуть всё это из детей.
Не живите ради детей, я вас умоляю. Когда мне встречаются люди, которым родители отдали всё и даже больше, мне очень больно смотреть им в глаза. Я во многом узнаю себя и свою боль. Я вижу эти муки, разбитые сердца, опустошенные души. В их глазах — крики о помощи. Боль, отчаяние, вина... Они — как и все дети — очень хотят любить своих родителей. Но тогда они просто не выживут.
Дайте вашим детям возможность жить и дышать. Тогда они смогут расти и развиваться. Туда, куда им положено по судьбе. Наша роль как родителей проста: вовремя поливать, не закрывать от солнца, оберегать от вредителей. А дальше ребёнок, как цветок, уже сам справится и проявит все лучшее, что в нем уже заложено.
